Р. Гордон - Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?]
— Снимай! — приказал Бруно Джо, указав на сценку.
Сбитая особо резвыми подростками, Маги потеряла равновесие и упала бы, не подхвати ее пришедший на помощь журналист.
— Маги, наконец-то ты в объятиях мужчины! — бросил Фонтень.
Покрасневшая секретарша поблагодарила Бруно, воспользовавшегося ситуацией, чтобы представиться.
От общения со школьницами Фонтень оживился и полностью забыл о том, где он находится и по какому случаю. Почувствовав неладное, Рейна Вальдер подошла к Маги.
— Уведите его от суда присяжных заседателей!
Женщины объединенными усилиями вырвали его из рук школьниц, громко скандирующих: «Фабрис!»
Вздохнув, актер отпустил руку очаровательной шестнадцатилетней блондинки.
— Кто эти женщины? — спросила одна из школьниц.
— Лоурел и Харди! — съязвил Фабрис.
Но девушки не рассмеялись, глядя, как секретарша и импресарио уводят обожаемого соблазнителя.
Одной из последних кладбище покидала тридцатилетняя женщина, не привлекшая к себе внимания. На нее даже не посмотрели и не узнали, как того боялась она.
Эта несколько поблекшая брюнетка, одетая в пальто из черной кожи с подчеркнутой поясом талией, выглядела уставшей от тягот жизни. Аккуратно причесанная, тщательно подкрашенная и элегантно одетая, она, вне всякого сомнения, вернула себе немного былого блеска и юношеской беззаботности, так очаровавшей некогда ее друзей.
О смерти Франсуазы Констан она узнала из газет и приехала на кладбище под воздействием ностальгии, даже не пытаясь ей противиться. Во всяком случае, в тот день она была свободна.
А когда-то она была партнершей Франсуазы по съемкам у Жан-Габриэля Эрналя и любовницей Фабриса Фонтеня.
Картинки невеселого прошлого всплыли в памяти, пока она спускалась по улице Депар, направляясь к станции метро «Монпарнас». Ее сопровождали образы Франсуазы, Фабриса, Лены Лорд — столь болезненные для нее воспоминания.
Теперь она сожалела о своем присутствии на похоронах; соприкоснувшись с теми, кто, возможно, забыл о ее существовании, она еще раз ощутила всю боль утраты, то, чего она не смогла или не сумела достичь. И теперь клялась себе никогда больше не возвращаться к прошлому, ибо чувствовала, что ужасно страдает от встречи на телеэкране с картинами десятилетней давности.
Женщину звали Даниэль Жено, а во время съемок фильма она звалась Даниэль Пакен.
* * *Был прекрасный воскресный вечер. В темно-голубом небе, где уже давно зашло солнце, догорала алая заря. Возвращались из Онфлера, «дофин» мчался по обсаженной платанами дороге вдоль склона небольшого оврага, именуемого местными жителями сухой балкой.
Внезапно водитель притормозил:
— Посмотри туда, — сказал он задремавшей женщине.
Та открыла глаза и увидела огненные всполохи, освещавшие группу деревьев на ближайшем повороте.
— Как будто пожар, — заметила она.
Муж нажал на газ, затем притормозил на повороте, вновь газанул и остановился метров через триста. Они вышли из машины и, предчувствуя беду, торопливо побежали к откосу.
В неглубоком овраге как факел пылал «рено». От пожарища поднимался и терялся в ночи столб дыма.
Мужчина машинально спустился по мягкому склону.
— Не подходи слишком близко! — боязливо сказала женщина.
— Кто-то там внутри…
В отблесках пламени можно было различить уткнувшееся в руль тело. Мужчина рванулся на помощь, но тотчас понял, что не сможет вызволить того, кто стал узником собственного автомобиля и, скорее всего, уже мертв. Взрыв сотряс воздух, вызвав крик ужаса у женщины, и пламя рвануло к небу.
— Как он мог туда слететь? — спросил отбежавший в сторону мужчина.
— Может быть, он жаждал смерти как эти… ты знаешь, типы, что…
— Камикадзе, — возбужденно прервал ее мужчина.
Он посмотрел на платаны. Разумеется, машина могла проскочить между ними, а склон не такой уж и крутой. Тем не менее…
— Все же очень странно, — пробормотал он.
Вернувшись на дорогу, он вскочил в свой «дофин» и, едва дождавшись, пока сядет жена, тут же рванул с места.
— Остановимся в жандармерии Пон-ль-Эвек, заявим о случившемся, — сообщил он тоном, не терпящим возражений. — Несчастный случай… или что-то похуже.
Час спустя жандармы из Пон-ль-Эвек были возле «рено». От того уже остался лишь дымящийся остов с пустой канистрой. Не при помощи ли ее устроили пожар? Жертву опознали по обгоревшему бумажнику, найденному в бортовом ящичке. Все бумаги превратились в пепел, за исключением карточки, на которой можно было прочесть: «Кинотеатр Франсуаз» и имя прописью: «Жан-Габриэль Эрналь».
Антиквар был здесь известен, он владел загородным домиком. Двое жандармов отправились туда и проникли в дом через оставшееся приоткрытым окно. Там никого не было. Они не нашли никакого намека на то, что Эрналь добровольно расстался с жизнью. Предположили убийство и дело передали в Париж.
Той же ночью новость попала во «Франс Пресс», а утром Клод Доре с нетерпением ждал появления Бруно Мерли, воскликнувшего при этом известии:
— Заживо сгорел?
— От него ничего не осталось, лишь обручальное кольцо и кучка костей! Быстро отправляйся на улицу Висконти.
— А Тони? — спросил молодой человек.
— Что за Тони?
— Ну… партнер Эрналя.
— Не в курсе. Проваливай, ты уже давно должен быть там. Назовешь свою статью «Фильм, приносящий несчастья» или что-то в этом роде.
Чтобы проникнуть в магазинчик, Бруно заявил, что он друг инспектора Дельмаса. На что новый инспектор возразил:
— Ну и что?
Считая свой довод весомым, журналист вкратце рассказал, при каких обстоятельствах он познакомился с Дельмасом, сделав упор на том дне, когда Жан-Габриэль Эрналь узнал о смерти своей бывшей жены.
— Я еще и знакомый мсье Эрналя, — добавил он.
— Да, а выходя отсюда, вы будете утверждать о знакомстве и со мной, — проворчал инспектор Соважон.
Тем не менее факт встречи журналиста с Эрналем привлек внимание инспектора.
— Ну хорошо, я позволю вам остаться, но советую ни во что не вмешиваться!
Инспектор Соважон вел себя с грубостью, присущей традиционному представлению о полицейских. Он даже носил длинное пальто и курил трубку. Но судя по его исхудалому лицу, он отличался от типичного образа «толстого брюзга».
Полицейский первым возобновил разговор.
— Антуан Лафо не входит в круг ваших знакомств? — несколько запоздало спросил он Бруно.
— Не знаком с таким.
— Его называют Тони.
— Ах, Тони! Не думаю, что я ему очень симпатичен.
— Консьержка сказала мне, что он жил с Эрналем.
— Точно. По-моему, они партнеры.
— Он исчез, не оставив ни следа. Консьержка утверждает, что мужчины вместе отправились на машине в субботу после полудня…
— В сторону Пон-ль-Эвек?
— Дом довольно уединенный, их никто не видел. Вы уже бывали здесь?
— Да, — ответил удивленный Бруно. — Я брал интервью у Эрналя на прошлой неделе…
— У вас нет идеи, где можно раздобыть фото этого самого Тони?
— Думаю, есть.
Инспектор прошел вслед за Бруно в гостиную. Молодой человек тотчас открыл ящик стола в испанском стиле, где Эрналь хранил фотографии. Там их оказалось с полсотни, он поспешно просмотрел и отложил две, на которых был снят приятель Эрналя, на одной улыбающийся, на другой серьезный. Соважон выбрал вторую.
— Милый мальчик, — заметил он без комментариев.
Соважон неловко засовывал фото, не входившее по размеру в карман. Бруно воспользовался этим для более детального изучения снимка ангельски улыбающегося Тони, затем протянул пытавшемуся раскурить потухшую трубку Соважону зажженную зажигалку.
— Вы очень любезны, — заметил полицейский. — Поздравлю Дельмаса с умением заводить удачные знакомства!
— Вы знаете, мы не слишком близко знакомы, — признался несколько смущенный Бруно.
— Надо же! — с наигранным удивлением бросил тот.
Бруно постарался обойти плоскую круглую банку, одну из тех, в которых хранят кинофильмы, но наступил на другую. Посмотрев вниз, он увидел полдюжины подобных коробок и крышек, валявшихся на паркете.
Коробки были пусты.
— Вы видели это? — заинтригованно спросил он.
— Да. Сожгли фильм, несколько недогоревших кусочков пленки остались в камине.
— Фильм? — переспросил журналист и поднял одну из крышек, на которой карандашом было написано: СЧМВ № 3.
— Но это же его фильм! — воскликнул он. — СЧМВ означает «Скажите, что мы вышли»… И он его сжег?
— Он или кто-то другой, — заметил инспектор.
Но взволнованный Бруно его не слушал.
— Это невероятно, он не мог совершить подобного, он слишком дорожил им, это частица его самого…
